Театр "Гешер": Взгляд Алии 90-х. Из 1992 года

Я был на спектакле два раза. Первый раз я не высидел дольше первого акта, а со второго и третьего ушел. А при втором просмотре мы с Тушинским опоздали на весь первый акт, и это сразу настроило меня на самый философский лад: ни с чего в этой идиотской жизни не удается уйти, и все придется досмотреть до конца. Тушинскому и Стюарту понравилось безумно, но это ничуть не умаляет достоинств спектакля. Тушинский сказал "топ, лучше, чем на Бродвее". Больше всех ему понравился Гильденстерн из Магнитогорска, самый шумный на сцене. Но его, в принципе, можно научить играть потише. Розенкранца переучить уже нельзя, это вечный любитель. Глядя на меня, Тушинский тоже стал делать заметки, чтобы не путали, кто писатель, а кто у него на зарплате переводчиком. Удивительнее всего, что на сцене все евреи. Интересно, как бы это выглядело в Нигерии: черный Гамлет, черная Офелия, черный администратор Мальцев.

Все-таки к третьему акту я начал сдавать. Я иногда замечаю, что я патологически не люблю искусства! К тому же у кого-то в четвертом ряду пахли носки. Вообще у зрителей надо проверять носки, а не билеты. Но особенно я не люблю, когда мудак с претензией начинает переписывать Шекспира. Это еще его счастье, что автор оказался англичанином, а не американцем.

В третьем акте Стюарт исчез в буфете, и я забеспокоился. Стюарт не пьет: один раз в феврале его напоили таты из Орджоникидзе, и с тех пор я стараюсь его удерживать. Но все окончилось благополучно: Стюарт на месте, а главное – есть русский театр! Не потому, что мне понравилось. Мне скорее не понравилось. Черная Офелия не понравилась, черный Гильденстерн был ужасен, Гамлет мне не нравится всегда – это единственный герой Шекспира, которого я не выношу.

За кулисами я побывал в первый раз в жизни, и неудачно. Офелия сразу стала выгибаться и манерничать, и Стюарт вынужден был прекратить съемку – он к этому очень чувствителен. За кулисами мне больше всего понравились утюги. Белошвейка шьет, а рядом дымятся два огромных утюга. И откуда-то взялось ощущение театра. Как мы тут все без него выжили, как не передохли?!

Теперь вот есть свой театр, который может не нравиться, можно ходить и плеваться, а в антрактах жить интенсивной светской жизнью. Только бы они не переучились на иврит: одна какая-то дурища уже потащилась в "Габиму", хорошо бы на всех не нашло такое поветрие. Для Тушинского сегодня очень важный момент – он понял, что никакого врастания культур не происходит.

Оригинальная публикация: Алия 90-х. Репортаж. Et Cetera (Декабрь 1992) [Весь Текст]